Франко Кардини - Европа и ислам История непонимания
Но Святой город недолго оставался в стороне от внутренних распрей в мире ислама. Помимо раздробления халифской власти, династической борьбы и вражды между суннитами и шиитами, на ситуацию на Ближнем Востоке оказывал влияние еще один исторический элемент, известный с библейских времен. Дело в том, что территория между восточным побережьем Средиземного моря и Иорданией, между Ливаном и Красным морем, — это место схождения многих караванных путей и пограничная зона, которую оспаривали между собой те, кто находился у власти в Сирии и Месопотамии, и те, кто правил в Египте. Этот затяжной конфликт снова обострился в конце X века, когда Египет стал столицей фатимидского халифата. Иерусалим довольно скоро попал под власть египетских шиитских халифов; один из них, ал-Хаким, которого считают основателем секты друзов, стал преследовать не только суннитов, но также иудеев и христиан: он закрыл синагоги и церкви, разорил монастыри, начал чинить препятствия паломникам. Наконец, в 1009 году он приказал разрушить церковь Воскресения и саму часовню Гроба Господня под куполом. Приказы халифа были исполнены не слишком старательно: возможно, тут сыграло роль сопротивление иерусалимских мусульман, которые в основном были суннитами и которым прекращение паломничества было невыгодно еще и с экономической точки зрения. Однако ущерб храму был нанесен, и немалый: это подтвердили археологические раскопки.
Наконец, «ураган» по имени ал-Хаким отбушевал, и мусульманские власти сами стали содействовать восстановлению поврежденных зданий и возобновлению паломничества. Император Византии Константин Мономах, который традиционно считался покровителем местных христиан (называемых поэтому мелкиты — «люди царя»: от арабского слова малик, соответствовавшего греческому василевс, «император»), активно занялся восстановлением храма Гроба Господня, и к середине XI века оно было завершено. Со своей стороны, выходцы из итальянского города Амальфи, чье торговое присутствие в Иерусалиме было весьма ощутимым, в тридцатые-сороковые годы того же века восстановили старый приют Карла Великого, дополнив его новыми церквями: он занял территорию к юго-востоку от храма Гроба Господня, получившую название Муристан («приют»).
Возможно, что дополнительное беспокойство местным христианам и особенно паломникам доставляла халифская гвардия. Багдадские халифы — при неоднократном переходе Палестины в XI веке от Фатимидов к Аббасидам — набирали ополчение из турок-сельджуков, сравнительно недавно обращенных в ислам и непримиримых. До Западной Европы часто доходили известия о насилии и грабежах. Впрочем, они скорее кажутся оправданиями крестового похода а posteriori, историями из области легенд, как и рассказы Петра-отшельника о своих лишениях и видениях во время паломничества в Иерусалим, которые затем, по возвращении в Европу, побудили его проповедовать святое дело крестового похода. Не приходится сомневаться только в том, что опасностей для паломников и путников в Святой земле (впрочем, как и везде) было предостаточно: окрестности города были довольно неспокойны, на дорогах бесчинствовали разбойники. Кроме того, чтобы попасть в Иерусалим и в церковь Воскресения, нужно было платить пошлину. Несмотря на это, во второй половине XI века паломничества возобновилось и становились все более массовыми; иногда паломников даже сопровождала вооруженная стража. Это означает, что посещение Святой земли было все-таки задачей выполнимой.
Крестовые походы
В те времена среди христиан Западной Европы распространялось чувство тревоги и страха, связанное с ожиданием конца света, а также с изменениями, вызванными демографическим ростом и политической и религиозной борьбой. Такие настроения заставили по-новому взглянуть на Иерусалим, где должна была свершиться судьба человечества: согласно некоторым псевдопророческим текстам, именно там последний христианский император снимет с себя символы власти, уступив свое место «царю последних времен». Согласно пророчеству, второе пришествие Христа будет предварено явлением Антихриста.
С наступлением 1033 года — тысячелетия со времени смерти и воскресения Христа — апокалиптические ожидания и страхи вспыхнули с новой силой: в Палестину устремились целые толпы смятенных верующих. Добрых отношений с фатимидским Египтом было недостаточно, чтобы успокоить совесть обитателей Европы, встревоженную тем, что главное их сокровище, Гроб Господень, находится в руках «неверных». В то время как все христианские правители, от византийского императора до норманнских герцогов, стремились внести свой вклад в восстановление храма, оскверненного и поврежденного в 1009 году, все более внушительные ряды паломников пускались в путь в надежде на то, что конец света застанет их в непосредственной близости от Иосафатовой долины. Волны ужаса перед надвигающимся концом света накатывали на Европу, где ученые, опираясь на астрономические расчеты и толкования священных текстов, все чаще говорили о наступлении последних дней. Так, в 1065 году, когда даты Воплощения и Страстной субботы приходились на 25 марта, — совпадая, согласно некоторым календарям и традициям, с датой Сотворения мира, — из Германии в Святую землю отправилось огромное количество паломников, желавших оказаться в Иерусалиме в день Страшного Суда. Надо учитывать это, а также долгую историю паломничества и его духовное значение, чтобы понять, с каким энтузиазмом Европа в 1095 году откликнулась на призыв Папы Урбана II.
В ноябре 1095 года в Клермоне Урбан II не призывал ни к какому «крестовому походу»: сам этот термин вошел и в латынь, и в народные языки Европы гораздо позже. Папа ограничился тем, что еще раз осудил кровавые столкновения внутри христианского мира, истощавшие его, и призвал военную аристократию (в первую очередь французскую) внять мольбам о помощи, которые доносились с Востока, где христианской церкви грозила опасность. Если обойтись без метафор, это означало призыв присоединиться к военной кампании, которую византийский император Алексей I Комнин собирался вести против сельджуков в Анатолии. Такие формы наемной военной службы в XI веке были широко распространены: викинги часто принимали предложения подобного рода, и их служба в Азии была весьма востребована, особенно после сокрушительного поражения при Манцикерте. У этих западноевропейских border fighters нередко сосуществовали противоречивые религиозные и политические взгляды, и порой доходило до того, что они выполняли функции своеобразных посредников между христианским и исламским миром, а также между различными культурами. Они, в конечном счете, не слишком отличались ни от наемников-авантюристов тогдашней Испании (самым знаменитым из которых был Сид Кампеадор), ни от византийских воинов из эпической поэмы «Дигенис Акрит», ни от богатырей из русских былин, которые сражались со степными язычниками, но знали и умели ценить их нравы и обычаи, ни от героя поэмы «Витязь в тигровой шкуре» — великого грузинского «рыцарского романа», созданного Шота Руставели, ни от самих тюркских гази[13]в Малой Азии.
Европейская аристократия в 1095–1096 годах ответила на призыв Урбана II несколько неожиданным образом. О рыцарях, принявших участие в этой экспедиции, много и часто говорили как о deracines, искателях удачи, milites, которых феодальные правила преемственности дворянского рода лишили наследства и вынудили встать на путь приключений.
Похождения таких рыцарей впоследствии лягут в основу сложного механизма рыцарского романа, возвысившего и идеализировавшего подлинные и не всегда достойные формы, которые приобретали эти приключения, — в частности, наемную военную службу и крестовые походы. Однако в действительности те, кто стоял во главе нескольких тысяч воинов, отправившихся в Константинополь, а оттуда, по договоренности с василевсом, в Азию (и к которым присоединилось неустановленное, но, несомненно, очень большое количество простолюдинов, желающих добраться до Иерусалима), были отнюдь не отбросами аристократии того времени. Это были такие люди, как маркиз Прованский, которому принадлежали огромные территории на юге Франции; брат французского короля; герцог Нормандский (брат короля Англии); старший сын Гвискара; а также герцог Нижней Лотарингии и граф Фландрский — им принадлежала большая часть густонаселенной территории в низовьях крупных рек, которые, пересекая Францию и Германию, впадают в Северное море. Конечно, эти представители высшей аристократии по разным причинам испытывали большие трудности: либо из-за вражды с родственниками или неудобными сеньорами-соседями, либо оттого, что ранее в конфликте между Папой и Священной Римской империей стояли на стороне побежденных. Этой знати нужно было на несколько лет — а то и навсегда — переменить климат, обрести, как сказано в Апокалипсисе, «новое небо и новую землю», закрепить свою власть и богатство на новом месте. Таким образом, исход domini и milites способствовал, кроме всего прочего, рождению в Европе крупных феодальных монархий.
